Пластиковые окна в кризис

Продолжение.

* * *

Разлуки преднамеренны и часты,
Свидания случайны и редки.
Ещё не раз нам предстоит прощаться
И долго вдаль глядеть из-под руки.
Ещё не раз отчаянным наброском
Легко земли коснётся первый снег,
Дорога осенит нас перекрёстком
И время с шага перейдёт на бег.

Май 1993 г.

* * *

Время вышло из круга, - и тень
От стены оттолкнулась.
Голосами любимых людей,
Перекрёстками улиц
Разлетаются, тают во тьме
Суета и тревога,
И единственной истиной мне
Остаётся Дорога.

Декабрь 1994 г.

ДОРОГА

На стёклах, седых от пыли,
пиши имена,
Выкуривай за ночь пачку
и жди эпилога.
Семь женщин тебя любили -
осталась одна.
Она бесконечно просто зовётся –
Дорога.

А ей – то леса, то степи,
то чёрный остов
Заброшенного вокзала,
да годы иные.
Одни оставляли пепел
сожжённых мостов,
А ты за собой оставил
мосты разводные.

А после ты будешь плакать
слезами вовнутрь
О том, что другой дорогой
полжизни протопал.
Душа твоя, как собака,
попросится в путь
По ржавым осенним листьям
к утиным протокам.

Уставшие от скитаний
вагоны скользнут
С оборванных рельсов в небо
и грянутся оземь…
Семь странных твоих свиданий,
семь верных разлук
Проводят тебя глазами
в последнюю осень.

Сентябрь 1998 г.

ПАМЯТИ НИКОЛАЯ РУБЦОВА

Всё берёзы, берёзы
вдоль осенней дороги –
Невесомые строки
невесёлой судьбы.
Загрохочет ли поезд,
застрекочут сороки, -
Всё дороги, дороги,
всё столбы да столбы…

Ах, и сам я не знаю,
отчего и откуда
Жду неясного чуда:
не бывает чудес.
Плачет серая птица
и, туманом окутан,
Как свеча, догорает
стеариновый лес.

За дорожною пылью
я полоску косую
Золотого заката
не могу разглядеть.
С придорожных колодцев
журавли голосуют,
Потому что не могут
на юга улететь.

К староструганным срубам
север их приторочил.
Вологодская осень
среди сонных полей
Отзывается эхом
недописанных строчек, -
И берёзы, берёзы
вдоль дороги моей…

Февраль 2000 г.

ЗОЛОТНИК

Как Бог положит на душу строку,
Где между слов с пера уронит запятую, -
Я угадать, пожалуй, не смогу.
И - слава Богу. В серединку золотую
Стрелу пущу, - быть может, выбью золотник
И, оказавшись без гроша на перепутье,
Пойду искать своих на брошенном безлюдье,
Рубцовский шарфик заложив за воротник.

Не спится спице в колесе. И месяц матовый
Гадает на кофейной гуще чёрных туч -
Куда дорога приведёт? Что ни загадывай,
А повезёт тому вознице, кто везуч.

Листай старинный календарь, въезжай в историю
Не летописцем, так свидетелем хотя б.
Пой об увиденном, о спорном и проспоренном,
Покуда глотку не забил чернильный кляп.

Табанит в сорок два весла речная вольница,
На берег Волги сходит грозный атаман.
На пепелище и труба печная – звонница,
При атеизме Дом культуры – Божий храм.

Разлив речной у небосвода синевы не крал,
Идёт с толпою к чудотворным ликам знать.
Я на гитаре ничего себе не выиграл,
Но отыграюсь, проиграю ли – как знать…

Мои деды лежат под Вяткой да под Пензою,
А я родился на Амуре на реке.
И голова моя бывает редко трезвою:
Хоть и не пью, но амба трезвому в тайге.

Давай, возница, трогай с места нелюдимого,
Пока не все мосты отправлены ко дну!
А на ладони - золотник пятна родимого,
И шрам границы – по родимому пятну…

Январь 2009 г.

Продолжение.

БАЛЛАДА О ТЁМНОМ РАЕ

«Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе принесу, - ты меня и из рая ждала…»
В.С. Высоцкий

Начинаю с нуля – не от райских ворот, не от вахты,
За которой в снегу – души тех, кто рискнул на побег,
Чьи худые тела замостили кандальные тракты,
И кому вечный сон – этот чистый нетающий снег.

Я начну не с того. Я в глазах твоих вижу начало
Или пропасть свою – сам не знаю, лечу наугад.
Вот и птица в ночи мне тревожно «Окстись!» прокричала.
«Нету яблок в раю! Поворачивай, парень, назад!»

Да и то: позади – дом какой-никакой, хата с краю.
Там с икрою бадья, самогон и у пирса баркас.
И чего бы не жить? Лет за сто притащился бы к раю –
Потихоньку, как все, в ком огонь потускнел да погас…

Проку с этих огней! Прометеев никто добрым словом
Не помянет из тех, кто к потёмкам от века привык.
Ослепят, а потом - снова тьма беспросветным покровом…
Прозвенят, а потом - сброшен колокол, вырван язык…

Кони в стойле храпят и опилки копытами роют.
Им бы волю, коням! Да и мне бы свой ветер найти.
Эта боль на круги возвратится ненастной порою,
И я вспомню тебя, - это будет начало пути.

Больше нечего ждать. Нету яблок в раю – и не надо! -
Не за сладкую жизнь рвал я жилы и грыз удила.
За тепло твоих глаз мне не жалко ни рая, ни ада.
Как же мне столько лет твоего не хватало тепла!..

И они понесли, вороные мои, удалые,
Вдоль по зимнику, вверх по застывшей молочной реке –
К райским кущам – туда, где на вышках стоят часовые,
Где не жалуют нас и стреляют по первой строке.

Пуля вырвала клок из души. Изменив место встречи,
Кони рвут напрямик. Вот ворота разбил коренной.
А в раю темнота, словно пёс, навалилась на плечи,
Чьи-то тени вокруг обступили сплошною стеной.

Вот какой этот рай – для незрячих, немых да убогих.
Здесь хоть криком кричи – ни души не разбудишь вовек.
Без живого огня в олимпийском спокойствии боги.
Лишь охрана не спит, - у Петра невозможен побег.

Хлещут ветки меня по лицу, словно чёрные плети.
Как поэт говорил, «с яблонь дым» - погорели сады…
«Разговоры в раю!» Я молчу. И сквозь яблони эти
Вдруг увиделся свет, - тёплый свет! – и зажгла его ты.

Я тебя отыщу, отвоюю у тёмного рая,
Брошу в сани – и прочь! Колея – путеводная нить.
Пётр-апостол вослед перекрестит, ключами играя,
И отпустит грехи, и прикажет: «Стрельбу прекратить!»

Мы вернёмся туда, где ветра паруса наполняют,
Где дорога легка, где янтарь в серебре – зимний свет.
Вот и мне 42. Вот и я лошадей погоняю
И стараюсь успеть за последней любовью вослед.

Январь 2010 г.

***

Вера ветру – закон дороги,
В нищем рубище – стать княжны.
Мои песни нужны немногим, -
И немногие мне нужны.

Мне бы только одну такую,
Для которой порвать струну –
Это счастье! Да не могу я
Отыскать её – ту, одну…

Паганини, - смычок да скрипка
Твою душу сожгут дотла, -
И качнутся над бездной зыбко
И печально колокола.

Голоса их – твоя тревога,
Генуэзец, шаман, скрипач.
Дунет ветер – и вновь дорога,
Песня – шагом, а кони – вскачь.

Не догнать её, песню эту
С колокольной тоской в груди…
Музыканту, певцу, поэту
Век за веком за ней идти.

А она рассмеётся звонко
И растает во тьме пруда,
Словно в памяти – та девчонка,
Что любимой была – всегда.

Февраль 2010 г.

ТАМ, ГДЕ ТЫ ЖИВЁШЬ

Белый самолёт в небе прочертил
полосу крылом.
Так и мне давно выбить «башмаки»
и взлететь пора.
Там, где ты живёшь, - лето круглый год,
море за окном.
Там, где я живу, - северо-восток,
сопки да ветра.

Там, где я живу, - вечером в сельпо
очередь гуськом,
Грязно-серый лёд, задержался март
на календаре.
За окном тайга. А мне бы поглядеть
хоть одним глазком,
Как ты там живёшь, как цветёт миндаль
на твоем дворе!

Там, где ты живёшь, - яркие огни,
дискотечный шум,
Тает эскимо, крымская волна
плещется у ног.
Но издалека вспомни обо мне,
я тебя прошу,
Напиши письмо и вложи в конверт
солнце между строк!

Здесь, на северах, много лагерей
и секретных войск.
Нынче пацаны чаще, чем из зон,
из частей бегут.
В сорока верстах от меня лежит
город Комсомольск,
И недалеко есть ещё райцентр –
Солнечным зовут.

Скоро и до нас добредёт весна,
схлынут холода,
Вскроется река, грянет ледоход,
станет потеплей.
Чаще я теперь в облака смотр
ю:
может быть, когда
Белый самолёт пролетит ещё
памятью моей...

Ноябрь 1999 г.

Продолжение.

ВОЛЧЬЯ ПЕСНЯ

Едут сани долго-долго,
Целина их не пускает.
Седина не портит волка, -
Пот с боков и грязь кусками.

Ах, была бы непогода
Подобрее к волчьей стае!
У волков - своя охота,
Мы удачу наверстаем!

Мы за ней рванёмся молча
Семимильными прыжками.
Нынче наша воля волчья
Не обложена флажками.

Нас теперь не бьют из ружей,
Не стреляют с вертолёта...
Серый брат, кому ты нужен?
У людей - своя охота.

Едут сани, - и возница
Вожжи крепко сжал рукою.
И блестит луны глазница
Над чернеющей рекою.

Это наша волчья память
Догорает на закате,
Как флажки, живое пламя
Расплескав по снежной глади.

Было время - были песни,
Воздух был густой, как брага,
Были мы когда-то вместе,
Подставляли бок за брата,

Землю лапой теребили,
Колокольца слыша трели.
Но матёрых перебили,
А подранки присмирели...

Затерялся среди прочих
Голос, что казался вещим.
Сколько спето песен волчьих
На веку на человечьем?

Если волка ноги кормят,
Что питает его голос?
Непокорность горя в горле,
Снега наст да санный полоз...

Март 2003 г.

СТЕПЬ

Лошадей бока лупит ветра плеть.
На сто вёрст кругом - ни души живой.
Провожатый наш, кто таков, ответь -
Вольный ты казак али волк степной?

Кандалы тебе, если вор, скуют:
Плаха - трон тебе, царство - каторга.
Эй, гони, ямщик, в Белогорскую! -
Час неровен, путь заметёт пурга.

Время доброе. Место Лобное.
В рай от удали, а от страха - в ад.
И пускай горит благородная
Шапка на воре - Мономахова.

Только посвист сабель, башкирцев крик.
Оренбург падет, - и Москва твоя.
Мочи нет терпеть! Закипел Яик,
Задышал Яик - ноздри рваные...

Колокольца звон в снеговой тиши -
То ль девичий смех, то ли вдовий плач.
Провожатый наш, кто таков, скажи -
Неужели сам государь Пугач?

Погоняй, ямщик, не жалей кнута!
Надломилось небо над головой.
Белизна слепит, а слепым - куда?
Не дай Бог пропасть.
Погоняй, родной!..

Ноябрь 1991 г.

БАЛЛАДА О ВЛАДИМИРЕ ВЫСОЦКОМ

Вот опять поэта кличут бардом
За его простой гитарный строй.
Он свой путь заканчивает стартом,
А стартует с финишной прямой.
И сладкоголосая эстрада
С хриплым его криком - на ножах.
Жизнь, как скоростная автострада,
Проверяет нас на виражах.

Всё не так, - поётся в песне старой,
Только струны все - одна к одной.
Вот шагает он - поэт с гитарой -
Запрещённый и полублатной,
Мимо скверов и трибун спортивных,
Где его афишам места нет,
Мимо зданий административных.
Время, где твой чёрный пистолет?
Или даже пули тебе жалко?
Ствол - миниатюрен и ребрист -
Выстрелит беззвучно… Зажигалка!
"Прикурите, гражданин артист!"

Он обиду, будто бы гранату
Без чеки, сожмёт: "Физкульт-привет!"
И по осевой, как по канату,
Полетит в авто на красный свет.
А гаишник-время – тот, в стакан кир
Наливая, будет говорить:
"Нынче барда тормознул с Таганки…
Ох, и дал ему я прикурить!.."

Всё не так, конечно же, как надо,
Кодексам и визам вопреки.
И шумит в Москве Олимпиада,
И следят с Олимпа старики:
Всем раздали сёстрам по серьгам ли?
На сто первый – и дела с концом!
А на скользкой сцене стонет Гамлет
С чёрным Ибрагимовским лицом.
И нелепа мысль о лицедействе
Там, где фарс с трагедией "на ты".
Но нарушен распорядок действий,
И сметает занавес цветы…

Где бродили сплетни по базарам:
Мол, сидел, мол, снова водку пьёт,
Мол, жена - француженка недаром,
Мол, не даром - за деньгу поёт, –
Там от Магадана до Парижа
Из раскрытых форточек неслись
Песни, что бывали к жизни ближе,
Чем сама расхристанная жизнь.

Стёрта позолота, смыта сажа, -
Воинский салют, земной поклон.
Дальше будет только распродажа,
Бизнес предприимчивых времён.
Изваянье – Командор, Икар ли:
За спиной гитара, словно нимб,
Кони-крылья, - золочёный карлик,
Саваном спелёнатый, над ним…

Улеглись молва и кривотолки:
Хочешь – пей, а хочешь – песни пой.
Но опять из плена рвутся волки,
Сыновья опять уходят в бой!
Пусто место не бывает свято.
И кричит он, крик свой унося:
«Я вернусь! Мы встретимся, ребята!»
Место встречи изменить нельзя.

Июнь 1999 г.

ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА БЕЗ ВЫСОЦКОГО

В этом мире, где запросто могут убить,
Как за песню, за волчий вой,
Есть такая простая работа – ходить
С гордо поднятой головой.

Там, где первые робкие д

Продолжение.

* * *

Долгой жизни не завидуя,
Скорой смерти не прошу.
Ах, судьба моя совиная,
Просвисти для куражу,

Прокукуй кукушкой позднею
Да залейся соловьём.
Мы с тобою этой осенью
На двоих гнездо совьём

Из обрывков лета жаркого,
Из закатной полосы,
Из всего, чего не жалко вам,
Заболоцкие Столбцы.

И тогда, быть может, снова мы -
Пожелтевшая листва -
Ветром с дерева не сорваны,
Доживём до Рождества.

Сентябрь 1997 г.

В ТУМАН

Выдохну слово, передохну…
Всё по старинке, всё наугад.
Жмётся туман к моему окну,
Плавно в рассвет перетёк закат.

В дальних норвежских морях звенит
Русская рында на корабле,
Клотик пронзает чужой зенит.
Помни, матрос, о своей земле.

Помни, матрос, чебрецовый чай,
Чаек байкальских печальный клич.
Камень с души – не рюкзак с плеча.
Русская речь – иноземцу дичь.

Тысячи вёрст – всё пешком, пешком,
Всё по старинке, по старине –
Посуху с посохом, с посошком…
Помни, матрос, о своей стране!

Самое время струну сменить
Ту, что протёрлась давным-давно.
Всё между нами не рвётся нить,
Смотрит луна сквозь туман в окно.

Северный город, восточный край…
Сердце, как фуру, останови,
Но перед этим ещё сыграй
Песню, матрос, о чужой любви!..

Июль 2010 г.

С ЧИСТОГО ЛИСТА

С чистого листа на поклон зиме
Снежной целиной выхожу один -
На дорогу ту, что по осени
Вдоль и поперёк исходил.

В инее усы, полушубок бел, -
Если пропаду – не найти меня.
Отчего опять ухожу в побег –
Знает лишь сухая стерня.

А ты меня стегай, не жалей кнута,
Звонкая пурга, колокольный стон,
Чтоб когда-нибудь позабылась та,
За которой рвался вдогон.

Чтобы сто на грудь – и закрыть вопрос,
И не возвращаться туда, где жил,
Пробери меня до костей, мороз,
Протяни до вытертых жил!

С порванной струны на один куплет
Не успел за песней, сорвался вниз.
Серый подошёл и понюхал след.
Не догонишь, паря, не злись!

Я уже на трассе, я чёрт-те где.
Адрес мой спроси у лихих ветров.
Седина-проталина в бороде –
Плата за покинутый кров.

А ты забудь о том, где болит, когда
Отпускаешь птицу свою в полёт.
Закури махры, чтоб не снилась та,
Без которой - сердце под лёд…

Как и ты, я тоже ходил за край.
Выдюжил – и лишь веселее стал.
Так что наливай за Сибирь давай
И ещё за Южный Урал!

С чистого листа – в поле белый снег,
Песня ямщика сквозь мотора свист.
Что там на пути и какой там век?
Вся любовь – один чистый лист…

Здесь останови – я сойду с ума
От слепящих слёз, синевы небес.
Опали мне душу огнём, зима!
Степь да степь годами окрест…

А ты проснись весной, талая вода,
Пусть в ручье опять зазвенит ведро,
Чтобы ни по ком не рыдала та,
У которой смех - серебро.

Чтоб её дорога была светла,
Ключ в замке оставить не позабудь.
Парус, ветер, пламя да два крыла –
Для того, кто тронется в путь.

Декабрь 2009 г.

В виду невозможности издания книги стихов и песен выкладываю её здесь в несколько частей. Может, кому-то пригодится, хотя не уверен, что это вообще нужно. Просто пусть будет.

ДОНСКОЙ МОНАСТЫРЬ

Голос, живущий во мне, -
это белое братство снегов,
Песни метелей над Вяткой, Сибирью
и над Магаданом.
Голос, живущий во мне, -
это несколько капель стихов,
С неба сорвавшихся
над многогласных речей океаном.

Голос, живущий во мне, -
это больше, чем звук, но притом
Тише, чем эхо шаманского бубна
и медного горна.
Так ли скрипят половицы,
когда входит странник в твой дом?
Так ли над храмом соборным
ветра затихают покорно?

Слышишь – над полем осенним
басами гудят провода.
Видишь – вдали паровозный дымок
уходящего детства.
Веришь ли в то, что открыла тебе
ключевая вода?
Примешь ли горькую память,
как лучшее в мире наследство?

Красный кленовый октябрь
и зелёные мхи на камнях.
Нет никого под камнями –
давно всё смешалось с землёю.
Склепы, распятия, всадники
на легкокрылых конях,
Мраморный Дмитрий Донской,
колесница с Пророком Ильёю.

Белая гвардия – каждому собственный крест.
А за стеной
Бедная гвардия – общая участь,
один общий камень…
Холод времён пробирает,
когда притулишься спиной
К старой часовне, закуришь
и в предка упрёшься ногами.

Голос, живущий во мне, -
не утихни, строку не сломай!
Нужно ли это кому-то?
Себя убедить не пытайся.
Где-то вдали за Даниловским кладбищем
звякнул трамвай.
Колокол охнул, как сердце, на крик воронёнка –
останься!..

Голос, живущий во мне...

Октябрь 2008 г.

КОЛОКОЛЬНОЕ ДЕРЕВО

«Всё-то мнится - сердце сквозь даль и лёд
Колокольным деревом прорастёт...»
Бахыт Кенжеев

Как отрежется всё то, что отмерено, -
Припаркуется машина к обочине.
Там растёт на склоне старое дерево,
Вместо листьев у него – колокольчики.

Забредёт ли в те края чудо-облако,
Дунет ветер, - не беда, мол, что листьев нет, -
На вершине закачается колокол,
Что постарше остальных, побасистее.

Загудит-заговорит медь зелёная,
Золотые колокольца ответят ей, -
И взовьётся к небу песнь перелётная,
Словно стая певчих птиц, из густых ветвей.

Бродит осень по дорогам растерянно,
Тучи тянутся по небу тяжёлые,
Задевают колокольное дерево,
Обрывают колокольчики жёлтые.

И летят они с ветвей, словно с глаз долой.
Но идущий по дождю, аки посуху,
Подберёт их пешеход, оботрёт полой
Да приладит к почерневшему посоху.

А когда устанет по свету Божьему
Ковылять да с ветром силами меряться,
Он поставит посох в пыль придорожную.
Может, пустит корни новое деревце?..

Июль 1999 г.

СКОМОРОХИ

Назад потихоньку (попытка - не пытка)
Клубок отмотаем столетий на семь.
Всё дальше по полю уходит кибитка
И скоро, должно быть, исчезнет совсем.

Какое нам дело до этой повозки,
До этой эпохи, - чего там решать?
Но свистнули резко солёные розги,
Чтоб знал скоморох, как людей потешать!

Весёлое время тасует колоду:
Направо шестёрки, налево тузы.
Судьба скоморошья - пить горькую воду
Последнего снега и первой грозы.

Для сирого сброда, для нечисти пьяной,
Для солнца и ветра на стыке эпох,
На сломанных гуслях слепого Бояна,
На дыбе, на плахе играй, скоморох!

Всё глуше шаги, как по доскам помоста,
Светлее дорога, темней небосвод.
Хоронят шутов за оградой погоста,
Чтоб не разбудили усопших господ.

И всё же не рвётся волшебная нитка,
Звенят колокольцы, скрипит колесо.
Всё дальше и дальше уходит кибитка,
Всё ближе и ближе горит горизонт.

Ноябрь 1999 г.

ЛЕОНИДУ СЕРГЕЕВУ

Вышла вся в котомке соль,
отсырели спички...
Ночь, помедли, сгори, сон,
сделай милость!
Солнце, словно колесо
Чичиковой брички,
За кордон, за горизонт
закатилось.

И возница сам не свой,
сам в упряжку встал бы,
Лишь бы вытянуть возок
к веси дальней.
Между Брестом и Москвой –
станции-заставы,
А как дальше на восток –
путь кандальный.

А как дальше за Яик,
прозванный Уралом, -
За поклоном бьют поклон
в Абакане.
Там не колокол звенит
медью в небе талом,
А бредет вечерний звон
кабаками...

Про моря и острова,
про ветра на воле
Мы споём, а за труды -
снова крохи.
“Кто вы?” - спросит нас трава
перекати-поле.
>Пересмешники, шуты,
скоморохи...

“Хватит лицедействовать!” –
всюду нам кричали,
Били метко по телам
да по душам.
Хватит ли цепей сковать
крылья за плечами
Всем, кто пел, кто подпевал,
всем, кто слушал?

Никто горя не избег –
всем бывало горько.
За весёлый стол хоть раз
всех позвать бы.
На скатёрочке в избе –
хлеб да самогонка...
Вот и пир горой у нас,
вот и свадьбы!

Ноябрь 1998 г.