Пластиковые окна в кризис

Продолжение.

СЛОВО

Пропылённый мой Боже, продымленный,
Пропитой в кабаках ни за грош,
Под безвестным живущий под именем
В мире нищих, святош и вельмож,
Босиком ли – по северным стланикам,
В башмаках ли – по южной тропе, -
Где Ты бродишь, каким серым странником?
Как узнать Тебя, Боже, в толпе?

Оглох мир от злого
Веселья на долгом пиру…
Мой Бог – это Слово,
Пропетое на ветру.

Дует ветер за Нарвской заставою,
Опустел Александровский сад.
Было так – уходили за славою,
Да никто не вернулся назад…
Волны Балтики – бездна гранёная.
Гильзой стрелянной звякнул стакан.
Птица-слава, не в масть воронёная,
Ковыляет всегда по пятам.

Дороги на Север –
Торосы да каменный лес.
Мой Бог – это ветер,
Срывающий листья с небес.

Ни пером, ни струной в этой саге я
Изменить ничего не смогу:
В «Англетере» напротив Исакия
Об колено сломали строку…
Перепахана жизнь, поле пройдено,
Два крыла за спиной в рюкзаке.
А поэту – ему там и родина,
Где поют на родном языке.

Вновь город мне снится
Гранитный, седой, золотой.
Мой Бог – это птица
Над Адмиралтейской иглой.

Оглох мир от злого
Веселья на долгом пиру…
Мой Бог – это Слово,
Пропетое на ветру.

Октябрь 2008 г.

ХРАМ НА ЛЮБВИ

Подари себе луну, подари,
Зацепи в себе струну изнутри,
А настроишь – пополам не порви, -
И построишь Божий Храм на Любви.

На Земле когда-то был Рай,
Но изгнали мы его прочь.
И теперь вороний здесь грай,
И одна большая тьма – ночь…

Но прольётся дождь из всех туч,
Самый праведный – на сто лет,
И протянет солнце нам луч,
И коснётся наших душ Свет.

Мы, конечно, не спешим вверх,
Потому что наша быль – здесь.
А вверху звучит Его смех
И сбивает с нас, как пыль, спесь.

Не заштопать ножевых ран –
Много чёрных в небесах дыр.
Но пока звенит Его Храм,
Между Небом и Землёй – Мир.

По Земле летели мы вскачь,
Без обиды разделив хлеб.
Был в упряжке коренной зряч,
Да ямщик на облучке слеп.

Вот и правил он всегда в лог,
А коням на морды – тень шор.
Но не сбиться коренной смог,
И всегда куда хотел – шёл.

Вот и вынес ямщика он.
Оставалось на пятак сил.
Но не сбросил с облучка вон,
Хоть плетьми его дурак бил,

Поворачивал в глухой лес.
Хорошо, что не был конь плох.
Так ведёт нас через ночь бес,
Да выводит на огонь Бог.

Если кажется, что всё – край,
Правит чёрная чума пир,
Позови на Землю свой Рай, -
И наступит на Земле Мир!

Июль 2007 г.

ГИТАРЕ АЛЕКСАНДРА БАШЛАЧЁВА

Как трудно подняться, когда на душе валуны -
Холодные камни, покрытые мохом седым…
Икона окна со светящимся ликом луны, -
Войди в её храм – и ты будешь причислен к святым.

Легко ли ступить за порог, если там - пустота,
Отчаянной чайкой разрезать солёный туман?
А кто-то поёт не за деньги, а за просто так,
О том, что своя ноша, в общем-то, тянет карман.

Пуд соли не съешь, а фунт лиха узнаешь почём.
Во тьму уплывает похожий на остров перрон.
Ты вышел за грань, ты почувствовал там, за плечом
Жаль-Птицу, что метит в тебя своим острым пером.

Снимая углы, не заметишь, как в красном углу
Разместятся месяцы-братья весёлой семьёй -
Двенадцать колков на берёзовом остром колу.
Проломлена дека сырой Ковалёвской землёй,

Мензура нарушена… Скатертью небо стели!
Бранит самобранка непрошенных, ранних гостей.
Бескрайнее поле, свисток электрички вдали,
«Чего он добился?» - вопрос на сорочьем хвосте.

Над Чёрною речкой звучит иностранная речь,
Но где-то внутри ленинградский стучит метроном,
Миря в наших душах голландку и русскую печь,
Браслет с бубенцами – и стылый февраль за окном.

Ноябрь 1996 – май 2008 гг.

В ГОРОДЕ ПОЭТА БОРИСА РЫЖЕГО

Почти что с неба, в Екатеринбурге
Со смотровой площадки демиурги
Глядели вдаль
На дым из труб, тепло несущих крову,
И на согбенный памятник Свердлову,
На магистраль.

Один из них, достав бутылку водки
И три стакана, в каждый влил по сотке
(Всем ровно, глянь?) –
И выпил. И другие боги – тоже.
И отразили их кривые рожи,
Что водка – дрянь,

Что надо бы залечь на дно до лета.
Был виден храм - от университета
В кварталах двух.
И замерли три бога, словно каждый
Шум города и мат многоэтажный
Ловил на слух.

Коричневое дерево покрыли
Резные изречения. Здесь были
Санёк, Вован…
Шершавые перила по

Продолжение.

***

1.
Морочишься, ходишь в дорожном свитере,
Как будто бы держишь себя в узде.
Здесь небо такое же, как и в Питере.
Здесь небо тяжёлое, как везде.

"Зелёнка" полезла тихонько, нехотя.
Тасуешь колоду - сдавай на всех.
Родился бы первоапрельским - смеху-то!
А так - первомайским. Какой тут смех?

Мелькают за окнами чудо-станции,
Домов развалившихся чехарда.
А Бог не рассматривает кассации,
Его не касается наш бардак.

Он в тамбуре дышит табачным выхлопом:
Вдохнул - а вот выдохнуть - нет, никак.
А небо - такое же, как над Выборгом
И в цвет Кармадонского ледника.

Да полно тебе горевать о сбывшемся!
Горюй о несбывшемся, будь как все.
Удачи! Лети! По е-мейлу спишемся.
И - море в глазах, седина в косе.

Обычное дело - дорога дальняя.
Корзину почистил - из сердца вон.
А небо - стальное, почти хрустальное,
И ветры - сырые, со всех сторон...

2.
Я боюсь безденежья и темноты,
И борюсь с безденежьем и темнотой.
Город мой выстраивает мосты.
Он сырой и ветреный, город мой.

На Светланской "пробка" - япона мать.
Трудно, как на палубе, разойтись.
Я боюсь нечаянно поломать
Парой слов отчаянных чью-то жизнь.

Её город ветреный и сырой,
И мостов полно, - да в коня ли корм?
Где подорван был Александр Второй,
Храм стоит, и ангел целует горн.

Ангел мой - горнист, Грибканал - вода.
Катерок усталый, скользи-скользи.
Я чуть-чуть боюсь за неё всегда, -
Слишком сыро-ветрено на Руси...

Ей одной идти от своих огней,
Не делить ни с кем серебро дорог.
Всё её богатство - рюкзак на ней.
Зверь её - упрямый единорог.

А она красива - как в сердце нож,
У неё созвездие на груди.
И её такую, как ни треножь,
Не смирить стихиям, - как ни крути.

Я борюсь со словом. Я знаю, что
Невпопад скажу - перережу нить.
Город мой - бродяга в сыром пальто,
И у ног его океан шумит.

Апрель 2010 г.

ПРИЮТ КОМЕДИАНТОВ

Лето нас уравняет во времени, будет светло:
Семь утра у меня, а на севере – белая ночь.
Эти глупые птицы любого берут на крыло,
Кто решится лететь, потому что иначе – невмочь.

Потому что земля вся исхожена, дальше – провал,
И тоску голубиная почта не лечит уже…
Лето будет качать на волнах, как буйки, острова
И подарит раёк в шапито, словно рай в шалаше.

Комедианты-шутники, ловцы удачи!..
Фургона скрип среди бездонной тишины.
Никто не должен видеть нас, когда мы плачем.
Никто не должен. И мы плакать не должны.

А дорога у нас будет лёгкой, поскольку я сам
Всё настроил и даже попутчиков поторопил.
Ветер страсти и нежности силу отдаст парусам,
По пути ничего не сломав, не снеся со стропил.

Где-то там, далеко, где шаманские песни поют,
Мы ещё прозвеним колокольцами в гривах коней,
И огонь будет ярок, и в левую руку твою
Ляжет посохом древним резной гриф гитары моей.

Пообещайте не искать, как ветра в поле,
Наших следов у бездорожья на краю.
Никто не должен видеть нас в любви и боли.
Никто не должен. Это только наш приют.

Лето нас уравняет, а осень разделит опять,
Не прибавив монет, не умножив количество вёрст.
Нам останется только с улыбкой спектакль отыграть –
И в дорогу, в дорогу, на свет неприкаянных звёзд!..

Комедианты-шутники, ловцы удачи!..
Фургона скрип среди бездонной тишины.
Никто не должен видеть нас, когда мы плачем.
Никто не должен. И мы плакать не должны.

Декабрь 2009 г.

* * *

Крашенный масляной краской
Столик в унылом дворе
На стороне Петроградской
В цвет листопадной поре -
Мокрый, забросанный листьями
Клёнов, как в старом кино,
Помнит он лето, неистовый
Стук домино.

Я ухожу без вопросов
В полном событий году
И на Васильевский остров
Жить никогда не приду.
Но, может быть, если в будущем
Встретиться нам повезёт,
Сторож моста возле будочки
Нас не спасёт.

Город простуженный дремлет,
Дышит не в полную грудь.
Стрелки на зимнее время
Перевести не забудь.
И не прощай - до свидания,
Как я тебе и сказал.
Лиговский, площадь Восстания,
Полночь, вокзал...

Октябрь 2009 г., Питер.

ПИТЕР

Будешь в Питере – заходи,
Мы пойдём на Елагин остров
По мосту через Невку, - просто
Здесь всего полчаса пути.
На Елагине – листопад
И аллеи пусты и гулки,
А у берега – те же утки,
И дворцовый в «лесах» фасад.

Будешь в Питере – позвони,
У меня тот же самый номер.
На Литейном в старинном доме

Продолжение.

САНИТАРНЫЙ ПОЕЗД

На сибирских полустанках –
Ни кола и ни двора.
Здесь летала с гор на санках
Боевая детвора,
Головой качали деды, -
Уголёк опять в цене
За полгода до Победы
В самой огненной войне.

А инвалид махорку бережно завёртывал,
Одной рукой «катюшей» щёлкал, смаковал.
Так мы курили в декабре сорок четвёртого
На старых шпалах возле озера Байкал.

Три аккорда, гриф гитарный,
Начинаю с ноты «ля».
Ехал поезд санитарный
На восток в госпиталя.
А война ползла на запад
По истерзанным полям,
По артиллерийским залпам,
По сожжённым деревням.

По сводкам Совинформбюро в газете «Правде» я
Своих искал – куда продвинулись уже.
И пела, радовала нас Шульженко Клавдия
«Платочком синеньким» на новом рубеже.

Хлеб в тылу чернее глины,
Горек, словно дикий мёд.
Под ребром осколок мины
Спать ночами не даёт.
Омулёвая ушица.
Широка родная Русь!
Дай водицы, медсестрица, -
Если выживу – женюсь!

А я теперь, конечно, непременно выживу,
А повезёт – ещё успею взять Берлин,
И добрым словом вспомню там девчонку рыжую,
Что в кипяточек нам бросала сахарин.

Дымка снежная витала,
Флаг над площадью алел,
Грозный голос Левитана
С каждой сводкою теплел.
А в вагоне пахло потом,
В окнах – сопки да кедрач.
С Новым сорок пятым годом
Нас поздравил военврач.

Луны осколочек под сердцем зашевелится, -
Перекурю – и станет легче на душе.
Промчится поезд, - и вослед махнёт метелица
Платочком синим на далёком рубеже.

Декабрь 2006 г.

БАЛЛАДА О 1945 ГОДЕ

Я начал свой путь в стародавние годы,
Когда красным светом горела звезда.
Тогда ненадолго хватало свободы:
Её волокли на восток поезда.

В кисете махорки щепотка на брата,
Да мрак пересыльных кирпичных дворцов.
Мы были не дети, а внуки Арбата,
Едва пережившие павших отцов,

Подростки в пилотках, успевшие только
Последний кусочек войны отхватить.
И нам улыбалась красивая полька,
По-русски учившаяся говорить.

Висела над Вислой весенняя полночь.
Но пан капитан (что ни слово – указ)
Сказал, как отрезал: «Фашистская сволочь!
Жила тут, наверное, с немцем до нас!»

У тех, кто постарше, звенели медали
И ноша на сердце была тяжела.
О гетто Варшавском тогда мы не знали…
Тихонько заплакав, девчонка ушла.

Кусались ещё партизанские тропы:
В лесах Белоруссии – схроны смертей.
А мы покатили назад из Европы, -
Под залпы салюта нам было светлей.

Погоны гвардейские нам возвращали
Былинную славу забытых времён.
Казалось, не будет ни зла, ни печали,
Когда враг разбит и навек заклеймён.

В быту гарнизонном мы щурились солнцу,
И год 45-й летел всё быстрей.
Под осень войну объявили японцу,
Чтоб выгнать его из маньчжурских степей.

И вот эшелон за Байкал потянулся,
Но где-то в Чите мы застряли чуток,
Полночи стояли. К утру я проснулся
И двинул с ведёрком искать кипяток.

А рядом состав – ниже нашего сортом –
Он только что прибыл на путь запасной:
Из утлых вагонов с собачьим эскортом
Толпу заключённых встречает конвой.

С колёс – на колени! Откуда их столько?
Неужто бандиты, шпионы, ворьё?
И вдруг среди прочих – та самая полька!
В толпе арестантов узнал я её.

Упала она и разбила колено,
И плакала горше, чем в мае тогда.
Там были и те – из немецкого плена,
В колымский этап уходя навсегда.

Там был и в прожжённой своей гимнастёрке –
Уже без погон – бывший наш капитан.
И вслед им трофейные псы рвали сворки, -
Немецкий порядок их так воспитал.

Нам всем по казённому дали вагону:
Я ехал над Гоби поднять красный флаг,
Девчонка-полячка – на женскую зону,
А пан капитан – на мужскую, в Бамлаг.

Победное время – каким оно будет
Казаться нам сквозь прожитые года?
Здесь часто, увы, победителей судят,
Но всё-таки чаще берут без суда…

Май 2006 г.

РЕЧКА МАНА

Отсвистела белым снегом по полю,
Замерла февральская метель.
Значит, мне опять линять, как соболю,
И менять и шкуру, и постель.

Избежав охотничьего выстрела,
Холостой, матёрый, не хмельной,
Я на речке Мане баньку выстрою
На кордоне за Урман-стеной.

Посчитай, кукушка, мои годы, - сам
Я считаю десять лет за год.
Жизнь на масти Уголовным кодексом
Поделила весь честной народ...

Чем же ты, Расея моя бедная,
Столько лет была так занята?
На пороге - полотенце белое, />За порогом - зона, да не та...

Речка Мана, чистая да быстрая,
Возврати судьбе мои долги:
Сберегла от холостого выстрела,
Так теперь от пули сбереги.

Вот дорога, буреломом крытая,
Вот погост шиповником порос,
Вот гармонь да песня незабытая
Про Сибирь, про баньку, про покос.

Вновь тайга туманом, словно плащиком,
Укрываться станет по утрам,
И плоты Сосновоборских сплавщиков
Поплывут по манским шиверам.

Коль «расчёской» не согнула деревце
Надо мной таёжная река,
Значит, есть ещё на что надеяться,
Значит, жизнь не прожита пока!

Август 2000 г.

БУРХАН
Бурхан - древнее монголо-бурятское божество, хранитель Прибайкалья.

Байкальский берег, костерок и в котелке уха.
А я под грузным рюкзаком идти сквозь ночь устал.
Позволь присесть у твоего огня, старик Бурхан!
Я тоже знаю, что такое одиночество.

Я тоже часто уезжал и провожал друзей,
И видел смерть, а иногда затылком чувствовал.
Сожжён мой древний Карфаген, разрушен Колизей.
И по сосновому стволу двойным стучу стволом,

Чтобы не сглазить, не спугнуть на зорьке палевой
Свою удачу посреди угодий брошенных.
Так наливай, старик Бурхан, спирт неразбавленный,
И не серчай ты на гостей своих непрошеных!

Я не забыл на твой Ольхон дорогу ровную
Через Байкал по солнцу, скрытому за тучами,
И белых чаек, и девчонку чернобровую,
И море Малое в глазах её задумчивых.

Вот и рассвет на два ствола ложится инеем,
И за пустую флягу день предъявит вряд ли счёт.
А что осталось в моей кружке алюминиевой,
Я с угольками разделю, - пусть погорят ещё.

Сентябрь 2000 г.

* * *

Между нами – дороги, снега, Байкал,
Между нами – солнца слепой накал,
Деревянные плюсы в пустых лесах,
Паруса в небесах.

Между нами – огонь, пустота, война,
На куски разрезаемая страна.
Между нами – норд-ост, перегибы рельс
И горящий экспресс.

Между нами – молнии белый шар.
Перехватит горло шершавый шарф,
Руку тихо высвободит рука,
И небрежно – «пока».

И беспечно будет кружиться снег
Над камнями города чёрных рек,
Будет виться кружево, рваться нить
И фонарик светить.

Мы друг друга вспомним, себя – едва ль…
Что декабрь не сможет – решит февраль,
Всё в порядок, ветреный, приведёт.
Переломится лёд, -

И весна рванётся на абордаж.
Корабельный, якорный город наш
Вновь услышит в шуме чужих шагов
Стук твоих каблуков.

А пока – зима, на вокзале гвалт,
Словно здесь командует Центробалт,
Словно год семнадцатый недалёк,
Снова залп, недолёт…

Полно! Век наш суров, да мороз не лют.
У метро толпится весёлый люд.
И не вьюга – всего-то сырой снежок
Между нами, дружок!

Декабрь 2009 г.

Продолжение.

ПАМЯТИ АЛЕКСАНДРА ГАЛИЧА

Все мы - люди дороги,
Все мы - певчие птицы,
Позабытые строки
С пожелтевшей страницы.
Нам сжигает ресницы
“Ca ira” санкюлота.
Все мы - пешие птицы
В ожиданье полёта.

Не поклонники ятей,
Не пажи междометий,
Верим в силу объятий
И в бессилье столетий.
Но ветра раздувают
Быль, не ставшую сказкой...
Облака остывают
В мерзлоте магаданской.

Пусть же счётом особым
Век считает за дичь нас.
Мы идем автостопом
В нашу птичью античность,
Чтобы вспомнилось снова
Нам родное наречье.

Мы - паломники Слова,
Мы - паломники в Слово
Из страны Междуречье.

Август 1997 г.

НА ПЕРЕСЫЛКЕ ВО ВЛАДИВОСТОКЕ

«Звёздный луч – как соль на топоре…»
О.Э. Мандельштам

Через семьдесят лет здесь от кладбища нет ни креста,
И от зоны транзитной – ни вышек уже, ни развалин.
Новый микрорайон, мокрый снег, и аллея пуста.
Возле школы торчит снеговик, словно гипсовый Сталин.

По словам очевидца, вот здесь находился тот ров.
Когда строили школу – играли в футбол черепами,
Матерились, водярою грелись у едких костров
И не знали совсем о поэте таком – Мандельштаме.

А тогда ведь ещё оставался тот самый карьер,
Где для стройки киркой вырубали из сопки по камню
В Колыму не попавшие зеки с печатью «каэр»,
В протоколах допросов оставив чернильную каплю.

Оставалось кирпичное здание с тех же времён,
На огрызках забора колючая ржавчина тлела…
Нынче улица здесь Вострецова и микрорайон
Востроглазых домов. Им какое до прошлого дело?..

Только в полночь сырую, в декабрьскую полночь – услышь:
То ли ветер с залива ударит по пластику окон,
То ли где-то за стенкой заплачет соседский малыш,
То ли всхлипнет морская звезда в океане глубоком.

Это мы – фотокарточки жёлтые в профиль, анфас.
Это мы – восемь строк на обёрточной серой бумаге.
Это мы – через семьдесят лет – вспоминаем о вас
До морозной зари, до подъёма в тифозном бараке.

Ничего, ничего, всё проходит – и это пройдёт,
Сдует вешки-былинки и смоет былинные вехи.
И опять звёздный луч на солёный топор упадёт,
И воробушек снова, даст Бог, зазимует в застрехе.

Декабрь 2008 г.

РУССКИЙ СЕВЕР

Океан где-то там далеко подо мной,
Облака норовят самолёт задержать.
Но я рвусь к северам, словно птица – домой,
И чем ближе снега, тем теплее душа.

Над Россией лечу невидимкой в ночи,
А Россия во мгле, как пятьсот лет назад.
Где-то красный петух во всё горло кричит,
Где-то новый пророк открывает глаза.

Там блестят топоры иноземных стрельцов,
Там из Углича колокол тянут в Тобольск,
Там балтийским ветрам подставляет лицо
Великан – бомбардир с детства скроенных войск.

Не двуглавый орёл, так снопы в кумаче,
А всё та же трава меж костей Соловков.
Золотой эполет под плащом на плече
У безродного старца. Да кто ты таков?..

Русский север, укрой одеялом следы
Уходящих на юг за святою водой.
Русский север, оставь каплю мёртвой воды,
Чтобы горечь убить в океане живой.

Птица может без сна и без пищи лететь,
Если знает, что там впереди – хорошо.
Человеку дано знать про жизнь и про смерть,
И что счастлив лишь тот, кто дорогу нашёл

От земли до небес и с небес до земли.
В этот радужный мост вбито столько гвоздей,
Столько рук сбито в кровь, чтоб увидеть смогли
Даже те, кто слепы, путь к далёкой звезде.

Вот он, Лобный помост четвертованных строк,
Вот он, бунт Пугача и есенинский смех,
Вот Высоцкого крик и взведённый курок:
У стрелка без лица хватит меди на всех…

Целься, враг мой, в прицел без прищура гляди:
Это зеркало, - сколь ни стреляй, всё в себя.
Самолёт мой – Пегас, не сдавайся, лети
К северам, к северам, от натуги сипя!

Повернулась земля с боку на бок, - и край
Одеяла поднял с ног Нагаевский крест.
Магаданский маэстро, прошу, поиграй
На колючей струне золотых этих мест!

Январь 2005 г.

СЕВЕРНАЯ БЫЛЬ

Песня на «Маске Скорби» (Магадан)

Не то под блюз, не то под музыку Вивальди
Примчался ветер ко мне из Крыма.
Его душа – подбитый голубь на асфальте –
Вчера крылата, теперь бескрыла.

А от души бескрылой просто нету проку,
Вот и принёс он её в надежде,
Что хмурый северный наш край её утешит
И даст ей крылья, и слава Богу.

Северная быль, сказка о земле,
Где ещё никто не бывал из нас,
Где в тумане плыть душам кораблей,
В море

Продолжение.

СТАРЕЦ ФЁДОР КУЗЬМИЧ

Старец Фёдор Кузьмич, помолись в тесной келье за нас!
Мы любую дорогу привыкли делить на двоих.
Поднимая совковой лопатой слежавшийся наст,
Мы в уральских болотах отрыли потомков твоих.

Старец Фёдор Кузьмич – белый посох, сибирская глушь,
Где метели отмолят грехи да метлой подметут,
Где иконы глядят по весне из оттаявших луж,
Где узнают в лицо – не поверят, крестясь, отойдут.

Над седым Таганрогом гудит поминальный набат,
По Московскому тракту уходит кандальников строй.
А у старца в избе на окошке – морозный оклад.
Он глядит сквозь стекло, - и прохожие шепчут: «Святой!»

На Руси за убитого двух неубитых дают.
На полтинах – орлы, а внутри у них кровь-самогон.
Им казна – не указ, а кабак – предпоследний приют.
Самовар на крыльце раздувает казак сапогом.

Разогнули подкову – забили железный костыль.
Рвёт снега жаркой грудью косматый шатун-паровоз.
А под ним партизаны Лазо подрывают мосты, -
И весёлые искры летят из-под красных колёс.

Семь кусочков свинца в барабане – хороший букет!
Покупают свободу за золото чехи в ЧК.
А в иркутской ночи мимо стен монастырских к реке
Семь Харонов угрюмо ведут на расстрел Колчака.

От окошка в Европу до двери в монгольскую степь,
От распутства Распутина до Сталинградских руин,
От сожжённых церквей до «гимнаста» на синем кресте –
Вбитый в сердце двадцатого века осиновый клин!

Где ты, Фёдор Кузьмич? В прошлом веке укрылся в ските?
Или кто из архангелов выдал охранный мандат?
А быть может, в бараке на тридцать седьмой широте
Роешь землю под нарами, ищешь дорогу назад?

Нет! Всё та же лампадка мерцает в полуночный час
Перед ликом Святой Богородицы в красном углу.
Старец Фёдор Кузьмич, ты замолви словечко за нас
Перед русским царём, уходящим в таёжную мглу!

Ноябрь 2004 г.

БЕЛЫЙ СНЕГ РОССИИ

Белый снег России над полями кружит,
Заметает вьюга серые кресты.
Знать, лихое время – да по наши души:
Крепко зубы сжаты, а глаза пусты.

И молчат пророки, и кричат невежды,
Что погибла вера, все сошли с ума.
А Россию снова в белые одежды
Наряжает тихо русская зима.

Белый снег России… Ни царя, ни Бога…
Кто погиб в Ростове, кто прорвался в Крым…
Как в цыганской песне, дальняя дорога
Выпала нам, грешным, по местам святым.

Белый снег России падает на плечи,
Звёздочки – снежинки - на погон в просвет.
Небо восковые зажигает свечи,
Да кроваво-красный гасит их рассвет.

Пулемётной лентой давится станковый,
Телеграфной лентой вьётся крестный путь.
И врагу на счастье ветер гнёт подковы,
И нательный крестик обжигает грудь.

Пропитался красным белый снег России.
Не по комиссарской воле ли беда?
Все мы вдоволь кровью землю оросили…
Что взойдет весною в поле? – лебеда…

Белый снег России на еловых ветках,
И межой по сердцу – край кромешной тьмы.
Эх, лихое время – русская рулетка!
На войне гражданской все побеждены.

Январь 2005 г.

СМУТА

Миллионная сбилась ватага
Нас, участников адской мистерии:
Красный флаг – против красного флага
И республика – против империи.
По дорогам России заснеженной
Прокатилось цунами войны.
Никому не укрыться от бешенной,
Всё сметающей этой волны.

Вот и выпало, как велят, -
От наркома до юнкера:
Кому – шашкой от Каппеля,
Кому – пулей от Блюхера.
Кто пошёл за рабочий класс,
Кто за Родину в бой.
А помирит в тридцатых нас
Вологодский конвой.

Ох ты, смута, российская смута!
Не причины ты ищешь, а повода.
Вечно нет здесь покоя кому-то
Без пожара, без крови, без голода.
Смерть слепа, - разминулся у яра с ней, -
Вроде трезв, а как будто бы пьян.
И гуляет всё круче, всё яростней
Четвертованный тать Емельян.

Восемнадцатый год в ЧК
Не забыть духа чешского.
И на золоте Колчака
Сединой Тухачевского
Проступает предательство
Иноземных знамён.
И звучат, как ругательства,
Речи смутных времён.

Упаси нас от тифа и плена,
Не дай Боже запутаться в стремени!
Комиссары в будёновских шлемах
Скоро будут своими расстреляны.
Латышей – пулемётчиков Троцкого
Та же скосит кривая коса,
В общий ров, в ледяной ли торос кого
Вгонит вдовья сухая слеза.

Вот и сбудется, как велят, -
Всем по доле оставлено:
Кому – горе от Врангеля,
Кому – счастье от Сталина.
Но не склеить Ца
рь-Колокол
Даже в радужном сне.
Тащит ветер нас волоком
По сожжённой стране…

Но не склеить Царь-Колокол
Даже в радужном сне.
Тащит время нас волоком
По гражданской войне!

Апрель 2005 г.

ИСХОД

Исход России из России на восток…
Когда-то белый снег чернеет в одночасье.
На посошок прими стакан, разбей на счастье
И зачеркни невозвращение крестом.

Исход России… Будет долгою зима.
Всего две оттепели – разве ж это много?
Крестами – вешками отмечена дорога,
И снег – не поднятая вьюгой целина.

Расказачили Дон, обезглавили храмы,
И последний патрон ждёт удара бойка.
За российский кордон тянут лошади с храпом
Тело Каппеля через застывший Байкал.

Генеральский эскорт – неживая пехота.
Где-то лязгнул затвор, как медвежий капкан.
Кровь, обиду и скорбь Ледяного похода
Ты запомни, река под названием Кан.

На Харбинской земле мы узнаем едва ли,
Чем закончится там победителей пир.
Не на поле в седле, а в лубянском подвале
Будет Блюхер убит и расстрелян Якир.

Что же, всем по делам Бог воздаст и по вере:
Кто во льду Колымы, кто в осеннем жнивье,
А Спасителя Храм приведён к высшей мере –
И осколки упали на Сент-Женевьев.

Мы вернёмся назад, мы, конечно, вернёмся
И могилы своих дорогих навестим.
Там пылает закат и тяжёлое солнце
Клонит голову вниз на дощатый настил.

Нас потомки простят и помирят с врагами,
Рядом с «Красной Звездою» «Георгий» блеснёт.
А покуда блестят полыньи под ногами, -
Продолжается русский Ледовый Исход…

Апрель 2005 г.